Литературная энциклопедия - методы домарксистского литературоведения4

Отрицая значение индивидуальной и социальной психологии (правда, недостаточно последовательно и на практике часто к ней обращаясь), формалисты трактуют лит-ое произведение как явление, внеположное сознанию. Динамика лит-ры для них сводится к имманентной борьбе двух линий. «В каждую лит-ую эпоху существует не одна, а несколько лит-ых школ. Они существуют в лит-ре одновременно, причем одна из них представляет канонизированный гребень. Другие существуют не канонизированно, а глухо, как существовала напр. при Пушкине державинская традиция в стихах Кюхельбекера и Грибоедова одновременно с традицией русского водевильного стиха и с рядом других традиций, как напр. чистая традиция авантюрного романа у Булгарина... Но в это время в нижнем слое создаются новые формы взамен форм старого искусства, ощутимых уже не больше, чем грамматические формы речи, ставшие из элементов художественной установки явлением служебным, внеощутимым. Младшая линия врывается на место старшей, и водевилист Белопяткин становится Некрасовым... прямой наследник XVIII в., Толстой создает новый роман, Блок канонизирует темы и темпы „цыганского романса“, а Чехов вводит „Будильник“ в русскую лит-ру. Достоевский возводит в лит-ую норму приемы бульварного романа. Каждая новая лит-ая школа — это революция, нечто вроде появления нового класса. Но конечно это только аналогия. Побежденная „линия“ не уничтожается, не перестает существовать. Она только сбивается с гребня, уходит вниз гулять под паром и снова может воскреснуть, являясь вечным претендентом на престол. Кроме того в действительности дело осложняется тем, что гегемон обычно является не чистым восстановителем прежней формы, а осложнен присутствием черт других младших форм да и чертами, унаследованными от своей предшественницы по престолу, но уже в служебной роли» (В. Шкловский, Розанов, 1921). Мы уже говорили о том, что ни интуитивисты ни психологисты (вроде С. Аскольдова или А. А. Смирнова — см. их статьи в сб. «Лит-ая мысль», 1922) не оказали формалистам сколько-нибудь веского отпора. Его не дало и формально-социологическое литературоведение, эклектически отведшее на долю марксистов изучение «содержания» и тем узаконившее изучение формы литературного произведения для морфологического метода. Марксистской критики формализма не дали и переверзианцы, критиковавшие их со своей точки зрения механистического материализма. Зато марксисты оказали формальной школе широкий отпор, подвергнув сокрушительной критике все основные пункты ее теории. Они показали, что определение искусства как игры приемами, позаимствованное формалистами  у Канта, вытравляет из искусства главное его идейное наполнение, его социальную устремленность. Они доказали, что утверждение независимости литературы от жизни, «внеположности» ее сознанию, представляет собой идеалистическую фикцию и что выхолащивание социальной направленности творчества, по всей линии производимое формалистами, представляет собой не что иное, как классово направленное извращение ее реальных обусловленностей. Они доказали далее, что теория литературного наследования «не от отца к сыну, а от дяди к племяннику», придуманная Шкловским, безмерно упрощает диалектику исторического процесса, трактуя в плане механической имманентной смены «линий» то, что в действительности является борьбой классов на лит-ом фронте. Не более удовлетворительны и теории Тынянова, трактующего «лит-ую эволюцию» все в том же механистическом плане «усложнения форм», их расцвета и автоматизации («Архаисты и новаторы»), т. е. в лучшем случае в плане идеалистической диалектики, в пределах одного «лит-ого ряда». Они обнаружили наконец полную ненаучность морфологического литературоведения, трактующего лит-ые явления с точки зрения неокантианства, и подвергли сокрушительной атаке самый его познавательный метод. Под натиском марксистов формальная школа начала свое отступление, которое очень скоро закончилось беспорядочным бегством одной части этой лит-ой армии и попытками другой закрепиться на компромиссных, несколько «социологизированных» позициях. С 1924—1925 начинается распад школы. Именно в этот период времени от нее отошли ее «попутчики», справедливо усомнившиеся в основоположности принципов «остранения» и «автоматизации» (Жирмунский). В широкой полемике о формальной школе, развернувшейся в 1925—1927, плюралистический агностицизм ее вырисовался во весь свой рост, и уже к этим годам относится попытка «морфологов» подправить свои воззрения теорией «лит-ого быта», попыткой совершенно безуспешной в виду ее половинчатости и эклектичности. Было бы глубочайшей ошибкой рассматривать теорию «лит-го быта» как приход (хотя бы и половинчатый) к марксизму. Энергия, с к-рой создатели этой теории обличают «наших лит-ых социологистов», свидетельствует об обратном. По Эйхенбауму, анализ произведения с точки зрения классовой «идеологии» (кавычки Эйхенбаума. — А. Ц.) — «путь чисто психологический, для которого искусство самый неподходящий, самый нехарактерный материал... Причинно-следственное выведение лит-ых форм и стилей из общих социально-экономических и хозяйственных форм эпохи (напр. поэзия Лермонтова и хлебный вывоз в 30-х гг.) — путь, который неизбежно лишает лит-ую науку самостоятельности и конкретности и менее всего может быть назван материалистическим» («Лит-ра и лит-ый быт»). Полемизируя с марксистами, формалисты обусловливают литературу бытом, лит-ыми салонами и кружками, гонорарами, издательским хозяйством, условиями книгопечатания  (Гриц, Никитин и Тренин, Словесность и коммерция, М., 1928). На практике эти обусловленности разумеется ни к чему не приводят, ибо все эти факторы производны и сами нуждаются в объяснении, — и формалисты приходят к эклектическому сочетанию морфологического анализа с примитивным биографизмом (в этом плане написана напр. книга Эйхенбаума о Толстом, особенно первая ее часть, 1928). «Социологизм» неоформалистов базируется на постороннем или периферийном для литературоведения материале. Подвергая каузальной интерпретации «жизнь» писателя, они попрежнему снижают творчество до «системы приемов». Их методология дуалистична; теория лит-ого быта — средство освободиться от печальной необходимости социологизировать самое литературу и провести в печать прежние формалистские учения под одеждой якобы марксистской фразеологии. В настоящее время формальная школа являет собой картину полного распада: Шкловский и Эйхенбаум приправили свои формалистские штудии некоторым количеством «социологизма» (работы обоих о Толстом), знаменующим собой не усвоение марксизма, а подмен его выхолощенной цеховщиной. Что касается формалистской молодежи, то она в значительной мере образовала собой кадры эпигонов (сб. «Русская проза XIX в.» и сб. «Русская поэзия XIX в.» под редакцией Б. Эйхенбаума и Ю. Тынянова). . СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ ШКОЛА. — Наш анализ буржуазных и мелкобуржуазных течений в современном литературоведении был бы неполон без рассмотрения так наз. «социологической школы», включающей в себя прежде всего П. Н. Сакулина, а также В. А. Келтуялу, Н. И. Ефимова и Н. К. Пиксанова. По существу своему все они представляют собой эпигонов культурно-исторического метода, выросших в эпоху кратковременного расцвета формализма и последовавшего затем развернутого строительства диалектико-материалистического литературоведения. Типичные эклектики, они попытались построить методологию, к-рая удовлетворяла бы тезисам их учителей Тихонравова и Пыпина, но которая в новых условиях была бы сдобрена марксистской фразеологией и учитывала все «законные» требования в области формального анализа. Сакулин довольно широко разработал эту систему взглядов в методологии, Пиксанов дал ей методическое оформление («Два века русской лит-ры»), Ефимов мобилизовал для ее защиты обильный материал исторического порядка. Законченная эклектичность школы лучше всего раскрывается во всей системе взглядов Сакулина. С одной стороны, он пытается в неприкосновенности сохранить многие положения из арсенала культурно-исторического метода. Им проводится напр. тезис о «внеклассовости» интеллигенции и т. обр. подается рука такому идеологу позднего народничества, как Иванов-Разумник. Разбирая случаи «неполной солидарности» между классом и его интеллигенцией (в доказательство чего привлекаются Радищев и Герцен), Сакулин заводит речь «не о своей интеллигенции,  а о свободной, виноватой в том, что она плохо служит известному классу...» Затем цитируется Рейснер, указывающий на профессиональную узость интеллигенции и ее естественный консерватизм, и заключается: «Все это конечно верно. Но не абсолютно: правота не всегда на стороне класса. За указанными недостатками интеллигенции проглядывают какие-то ее собственные интересы, которыми она дорожит настолько, что манкирует своими обязательствами даже по отношению к господствующему классу и стремится эмансипироваться от классовой зависимости, стать „свободной“ в подлинном значении этого слова. Интеллигенция следовательно выступает как в роли классовых идеологов, так и в роли свободных идеологов» («Социологический метод»). От этого фальсифицирующего марксизм, но характерного утверждения «внеклассовости» интеллигенции вполне естественен следующий шаг к признанию «какой-то междуклассовой атмосферы, где происходит культурный стык между разными общественными группами и где создается особая культурная среда, нивеллирующая представителей разных слоев. Можно итти и дальше. Одновременно существует не одна культурная среда, а несколько. Между ними в свою очередь совершается непрерывное взаимодействие, в результате чего образуется некая равнодействующая, определяющая собой уже культуру всей эпохи в целом». Так заменяет Сакулин марксистское учение о классовой борьбе механистической теорией о некоей «равнодействующей», не углубляющей противоречия, а их нивеллирующей, теорией, служащей целям фальсификации марксизма, обезвреживания его. Сглаживанию его боевой направленности служит и теория о каузальном и эволюционном рядах развития, положенная Сакулиным в основу своей методологии. «Всякое развитие, — говорит Сакулин, — предполагает субъект развития (как бы „вещь в себе“), обладающий известными свойствами и прежде всего способностью к развитию; от природы субъекта зависит, будет ли он развиваться и как именно (значит самый факт развития и тип развития). Развитие всегда происходит в пределах рода и вида, и тип развития обусловливается их особенностями. Это развитие „по природе“ („Kata physin“, как выражались Аристотель и Полибий) я и называю эволюцией в отличие от развития каузального, т. е. вызванного внешними причинами» («Социологический метод», стр. 28). Разумеется, эта теория извращает реальную картину лит-ого процесса. То, что носит у Сакулина название «развития по природе», и есть в то же самое время развитие по причине, ибо лит-ра причинно детерминирована в самой своей природе. Единый по своему существу процесс Сакулин искусственно дуализирует. Утверждая наличие эволюционного ряда, якобы свободного от каузальных законов, мы неизбежно пришли бы к отрицанию лит-ры как формы классовой идеологии, как поля классовой борьбы и должны были бы признать за ней значение того «самостоятельного ряда», к-рым ее считают формалисты.  Сакулин не решается как эклектик открыто сделать этот вывод, но всячески расчищает подход к нему. Нетрудно убедиться в том, к чему объективно ведет схема Сакулина. Если развитие двояко, то должно быть двояким и изучение — каузальное, в к-ром компетентны «социологи» (как называет Сакулин марксистов), и изучение «по природе», т. е. тот имманентный анализ, к-рый проделывают формалисты («морфологическая школа»). Теория двух рядов ведет к полной легализации формализма, этого оружия буржуазной мысли на фронте литературоведения, как метода не только равноценного социологическому, но в ряде пунктов даже более важного, нежели этот последний. Сакулин, не колеблясь, провозглашает этот вывод, признавая начальный («имманентный») анализ по существу самым ценным этапом изучения. «Равноправие» обоих методов приводит Сакулина на практике к сосуществованию двух обособленных друг от друга анализов: стиля, с одной стороны, и идеологии — с другой; о подчинении стиля идеологии, о рассмотрении стиля как идеологии, объективировавшейся в образах, нет и речи. Дуализм совершенно очевиден. Он, правда, маскируется марксистообразной фразеологией Сакулина, с равным удовольствием цитирующего всех литературоведов от Айхенвальда до Ленина и без труда находящего нужные ему цитаты и у Энгельса, и у Бухарина, и у Фриче, и у Иванова-Разумника («Иванов-Разумник по-своему прав»), Михайловского и даже у «неумолимого» Лозинского. Стачивающий противоречия, эклектический плюрализм Сакулина находит себе продолжателей в лице Н. К. Пиксанова и Н. И. Ефимова. Утверждение первого о том, что все методы литературоведения полезны и дополняют друг друга («Два века русской литературы»), превосходно корреспондирует взглядам Сакулина. Работы Пиксанова и построены на соединении формального метода с социологическим («Творческая история „Горе от ума“»), сравнительно-исторического с историко-культурным («Грибоедов и Мольер»). Что касается до Н. И. Ефимова, то в своей «Социологии лит-ры» он принимает с самыми незначительными изменениями и схему методов Сакулина и его теории каузального и эволюционного и солидаризуется с ним по множеству частных вопросов. Его книга совершенно аналогична «Социологическому методу» по массе цитат, примиряющих самые различные методологические течения. К этой группе ученых следует отнести и В. А. Келтуялу, независимо от Сакулина защищающего в своем «Методе истории литературы» [1928]различие эволюционного и каузального развития и развернувшего классификацию методов, аналогичную сакулинской. Мы не думаем отрицать некоторой положительной роли, к-рую «социологический метод» сыграл в прошлом. Но с той поры как марксизм-ленинизм стал гегемоном лит-ой науки, социологические «поправки» к нему стали звучать реакционно, ибо в них отразилось стремление буржуазной интеллигенции задержать  процесс роста марксизма, затруднить его борьбу с антагонистическими течениями, примирить враждующие течения и установить в литературоведении методологическое перемирие. Эти тенденции были довольно быстро разоблачены марксистской критикой (см. напр. полемику вокруг книги Сакулина «Социологический метод» в 1925—1926). IV. КЛАССОВАЯ БОРЬБА В ДОМАРКСИСТСКОМ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ. — Перед нами прошла длинная вереница методологических течений, крайне разнящихся друг от друга и по историческим эпохам, в к-рые приходилось действовать их сторонникам, и по свойственным им социально-политическим тенденциям. По необходимости останавливаясь лишь на самом главном, мы прошли мимо ряда второстепенных, но важных явлений, напр. мимо современного французского литературоведения. В наш обзор не вошли исследователи, не принадлежащие к сколько-нибудь широким и распространенным течениям («дикие»), как напр. Б. И. Ярхо, один из характерных эпигонов воинствующего филологизма. Целый ряд проблем разработан недостаточно — отчасти по вине автора статьи, отчасти из-за неразработанности историографии частных проблем лит-ой науки (напр. философская и социальная база потебнианства). Несмотря на все это, уже сейчас возможны некоторые выводы. История домарксистского литературоведения «от Буало до Сакулина» представляет собою не стройную «эволюцию» одного созревавшего и углублявшегося метода, а результат сложнейшей борьбы, изобиловавшей и разрывами и научными революциями. Крайняя многосоставность домарксистского литературоведения станет еще более явственной, если мы учтем, что противоречившие друг другу течения развивались подчас параллельно в одну и ту же историческую эпоху. Так, на протяжении 1916—1917 в одной только России напечатали свои произведения интуитивист Евлахов, импрессионист Айхенвальд, эпигон либерального дидактизма Венгеров, поздние потебнианцы («Вопросы теории и психологии творчества»), ранние формалисты («Сборники по теории поэтического языка»), сторонники социологического метода (Сакулин) и пр. Таков пестрый переплет сосуществовавших методологических направлений, переплет, характерный для целого ряда исторических эпох. Многообразие тех путей и перепутий, к-рыми шли различные отряды дворянского, буржуазного и мелкобуржуазного литературоведения за ряд столетий их существования, находит себе объяснение в многообразии сознания тех социальных групп, литературоведческие интересы к-рых эти отряды соответственно защищали. Связь между бытием класса, его идеологией и литературоведческим методом, в к-ром нашла свое частичное и специфическое выражение эта идеология, — эта связь может считаться доказанной. О каузальной детерминированности методов домарксистского литературоведения свидетельствует множество примеров. Особенно очевидна философская база этих методологических течений. Позитивизм Тэна, субъективный идеализм  Потебни, объективный идеализм формалистов и механистический материализм Переверзева не случайны: в философии находит наиболее общее выражение сознание классов, выдвинувших своими представителями Тэна и Потебню, Эйхенбаума и Переверзева. От философии в свою очередь тянутся зависимости к методу. Очевидна политическая подоплека и самих методов домарксистского литературоведения и их философского базиса. Представляя собой одну из форм самосознания класса, литературоведческая методология содержит в себе эту идеологию. Критический метод Сумарокова конечно обусловлен классовой идеологией высших прослоек крепостнического дворянства его поры и содержит в себе эту идеологию в сгущенной форме (ненависть к «пакостному роду» слезливой комедии, провозглашение коронованных лиц как обязательных героев трагедии, утверждение незыблемости аристократической поэтики и т. д.). Метод Гундольфа с его культом сильной цезаристской личности выражает идеологию определенных групп реакционной немецкой буржуазии и т. д. Политические интересы класса отражаются в его лит-ой методологии в специфической форме; их не всегда легко обнаружить, но они бесспорно там присутствуют, определяя собой качество этой методологии, ее широту, непримиримость, трактовку важнейших проблем и т. д. Методология буржуазного литературоведения проходит все стадии развития вместе со своим классом. Она находится в эпоху позднего феодализма под идейным влиянием теорий дворянского абсолютизма. Она подымается в половине прошлого столетия на наибольшую высоту, строя универсальные теории лит-ого процесса в эпоху предельного расцвета промышленного капитала. Она поворачивает к психологизму, к интуитивизму в период обозначившегося загнивания капитализма. Она обнаруживает свой реакционный характер в обстановке диктатуры пролетариата. Буало, Тэн, Гундольф и др. литературоведы отражают собою различные исторические этапы буржуазной мысли в науке о лит-ре. Но не следует рассматривать их как явления единой традиции, спаянные между собой внутренней преемственностью. Для домарксистского литературоведения характерно не только сосуществование методов, но их острая внутренняя борьба. Чем было обусловлено преодоление филологического метода в эстетическом кодексе Буало Стремлением поставить искусство (и науку о нем) на службу дворянскому абсолютизму. Что заставило Тэна бороться с догматической эстетикой его предшественников Обветшалость ее, непригодность для строительства нового литературоведения, резкое несоответствие ее тенденции интересам промышленной буржуазии. Прорывающиеся наружу противоречия тэнизма побуждают различных учеников, принадлежавших к более молодым поколениям его же класса, к исправлению его теории по возможности на той же базе эклектического позитивизма; так родились эсто-психологизм, эволюционная теория Брюнетьера и сравнительно-исторический метод. Позднее  этот пересмотр культурно-исторического мировоззрения уже не вмещается в границы позитивистских теорий. В литературоведении начинается резкий поворот к идеализму, обусловленный вступлением зап.-европейской буржуазии в эпоху империализма, с характерными для нее идеологической бесперспективностью и распадом. Но противоречия внутри этого литературоведения (Потебня — формалисты, Гундольф — Кроче) не мешают ему сплотиться в острой вражде к материалистической диалектике. Тот «заговор молчания», к-рый организован вокруг марксистского литературоведения на Западе, то неприкрыто-отрицательное отношение к нему, к-рое постоянно прорывается у буржуазных идеологов, обнажает политическую и научную реакционность всех этих методов в наши дни. Буржуазное литературоведение еще существует, оно еще включает в себя продукцию исследований, огромную количественно, но оно становится все более бедным качественно. Несмотря на то, что в отдельных работах этих исследователей подчас встречаются и богатый фактический материал и множество интересных наблюдений, они чрезвычайно бедны методологически. Характерным образцом того и другого с успехом может служить вышедший не так давно в Германии сборник «Philosophie der Literaturwissenschaft» (1930, под редакцией Эмиля Эрматтингера), созданный при участии виднейших буржуазных литературоведов. Академическое гелертерство и прославленная немецкая скрупулезность не искупают и методологического разброда его участников, варьирующихся между откровенным интуитивизмом (Эрматтингер, Цизарц), ползучим филологизмом и эклектическим и половинчатым социологизмом, приправленным «теорией поколений» (Педерсен). Если на русской почве эпигонство домарксистского литературоведения совершенно очевидно, то на Западе оно еще развивается, но теоретическое разложение его и здесь не подлежит сомнению. Безвозвратно прошло время, когда буржуазия была гегемоном литературоведческого процесса, когда она совершенствовала новый метод, отбрасывая обветшавшее оружие старого. Тупики современного внемарксистского литературоведения показательны как одна из форм идеологического загнивания капитализма. V. ПРОБЛЕМА ИСПОЛЬЗОВАНИЯ МЕТОДОЛОГИЧЕСКОГО НАСЛЕДСТВА МАРКСИСТСКИМ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИЕМ. — «Только точным знанием культуры, созданной всем развитием человечества, только переработкой ее можно строить пролетарскую культуру» (Ленин). Проблема использования методологического наследства прошлого, продолжающая стоять перед пролетариатом во всех науках о сознании, актуальна и для литературоведения. На этом пути марксисты должны преодолеть уклон огульного отрицания необходимости исследования домарксистского наследства как буржуазного, а потому ненаучного. Этот по существу своему «левацкий» уклон должен быть  преодолен: пролетариат строит свою культуру, критически привлекая для своего строительства все, что ему досталось в наследство, диалектически осмысляя то, перед чем в бессилии останавливалась буржуазия. Но несравненно опаснее противоположный «правый» уклон в более или менее открытую апологетику буржуазного наследства в литературоведении. Оперирование методами буржуазного литературоведения встречается до последнего времени довольно часто, — вспомним достаточно откровенный тэнизм П. С. Когана, влияние эволюционистских теорий на методологию В. М. Фриче или (в области разработки творческого метода) явно интуитивистские ошибки Ю. Либединского. Литературоведческие теории прошлого интересны и важны для нас уже тем, что мы по ним можем восстановить лицо класса, сущность его политического мировоззрения. Различия литературоведческих методов дают нам основание судить о различиях их мировоззрений. Но помимо этого исторического интереса к самым различным течениям домарксистского литературоведения они интересуют нас в плоскости использования их наследства. Необходимость использования этого наследства обусловлена целым рядом существенных причин и прежде всего тем, что домарксистским литературоведением за время его существования накоплено огромное количество наблюдений, создано множество теорий, суммирующих классовый опыт. Наше отношение к наследству буржуазного литературоведения не может не быть диференцированным. Дело здесь заключается не столько в том, какому этапу — подъема, расцвета или упадка — принадлежит используемое течение: эти механистические схемы никак не могут здесь оказаться полезными. Критериями нашей оценки должны быть: степень важности трактуемой в буржуазном течении проблемы для марксистско-ленинского литературоведения; степень наукообразности в разрешении этой проблемы данным буржуазным течением; близость установок конкретного решения этих проблем в буржуазной и марксистско-ленинской науке о литературе. Присутствие этих показателей значительно облегчает использование, делает его полезным и необходимым. Рассмотренные под этим углом зрения буржуазные теории быстро распадутся на несколько групп. Одни из них сразу определятся как явно враждебные марксистско-ленинскому литературоведению. С ними нужна беспощадная борьба, что однако не отменяет возможности использования нами их наследства (ср. напр. критику позитивистских теорий у Бенедетто Кроче, неверную в своих положительных устремлениях, но содержащую ряд бесспорно правильных полемических оценок критикуемого явления). Несомненно более других могут быть использованы конкретно-вспомогательные работы буржуазных литературоведов, лишенные методологической заостренности. Таковы хотя бы исследования текстологического порядка. Чаще всего мы сталкиваемся однако с более сложным сочетанием некоторых достоинств буржуазного течения с рядом его существенных  недостатков. Здесь перед нами во весь рост встает задача отбора достижений, сопровождаемая внимательной критикой тех сторон метода, к-рые подорвали эти достижения, обесценили их. В оценке работы сравнительно-исторической школы, напр. нашей, придется показать, как верное в своей основе положение о международных связях (взаимодействии) классовых лит-р приводит к многочисленным методологическим провалам вследствие того, что лит-ый процесс изучается здесь в имманентном плане, что приводит к фетишистской трактовке традиции, стиля и т. д. Но наша критика должна быть практической и конкретной: отвергая метод буржуазного компаративизма, мы должны показать в нем то ценное, чего не могли разработать сторонники этой эклектически-позитивистской школы. Процесс такого использования наследства исключительно сложен и ответственен, но он бесспорно сможет обогатить марксистско-ленинское литературоведение и опытом прошлых ошибок и опытом его частичных достижений. «Не голое отрицание, не зряшное отрицание, не скептическое отрицание, колебание, сомнение характерно и существенно в диалектике, — которая несомненно содержит в себе элемент отрицания и притом как важнейший свой элемент, — нет, а отрицание как момент связи, как момент развития, с удержанием положительного, т. е. без всяких колебаний, без всякой эклектики» (из Ленинских конспектов гегелевской логики, IX Лен. сб., изд. 2-е, М. — Л., 1931, стр. 267). Этот ленинский фрагмент должен стать директивой для всех тех литературоведов-марксистов, к-рые в процессе своей работы будут обращаться к методологическому наследству прошлого. Диалектич. отношение к наследству дает возможность марксистскому литературоведению пройти между Сциллой «разноса во что бы то ни стало» и Харибдой эпигонского следования классово враждебным учениям, приводящего в лагерь буржуазной реакции. Использование наследства прошлого разумеется не коснется заржавевших, притупившихся и непригодных к употреблению домарксистских методов литературоведческого анализа: в этом нет нужды, поскольку методологически они уже превзойдены диалектическим материализмом. «Использование» пойдет здесь гл. обр. в области добытого материала. Разумеется, прямой некритический перенос достижений домарксистского литературоведения приводил бы к эклектическому замазыванию принципиальной пропасти между буржуазной и пролетарской наукой о лит-ре. Даже конкретные наблюдения своих предшественников марксистское литературоведение должно критически проверять, ибо они сделаны на основе враждебной диалектическому материализму и потому ненаучной методологии. Мы уже говорили о том, что такое «переосмысление» наследства, несмотря на большую важность, почти что не начато, точно так же как недостаточно развернута в методологическом плане, не произведена оценка и конкретных работ. В этом отношении перед марксистским литературоведением еще расстилается огромное поле деятельности.  «Переосмысление» ни в коем случае не должно преграждать дорог развернутой методологической борьбе со всякими извращениями марксизма-ленинизма в литературоведении, в большей части своей исходящими от враждебных ему методологических систем идеалистов и позитивистов-эклектиков. Марксисты долго еще должны будут делать упор на методологической борьбе с враждебными им методами, вскрывая их классовые истоки, устанавливая их философский эквивалент, определяя их реакционную политическую направленность. Домарксистское литературоведение может и должно быть «снято» внимательным использованием его частичных достижений и беспощадной борьбой с враждебной революционному марксизму идеологией. Библиография: Проблема классификации методов в домарксистском литературоведении: Розанов М., Современное состояние вопроса о методах изучения литературных произведений, «Русская мысль», 1900, апрель; Вознесенский А. Н., Метод изучения литературы, «Труды Белорусского гос. университета в Минске», 1922, № 1; Вознесенский А. Н., Классификация методов историко-литературной науки, «Працы Беларуск. Дзяржаўн. Унтвэрс», 1925, № 6—7; Поспелов Ген., О методах литературной критики, «Красная новь», 1925, № 9, ноябрь; Сакулин П. Н., Синтетическое построение истории литературы, М., 1925; Келтуяла В., Метод истории литературы, Л., 1928. Историографические обзоры домарксистской методологии: Дашкевич Н., Постепенное развитие науки истории литературы и современные ее задачи, «Университетские известия», 1877, № 10; Евлахов А., Введение в философию художественного творчества, т. I, Варшава, 1910; Его же, Введение в философию художественного творчества, т. II. Методы ненаучные (этический и публицистический), Варшава, 1912; Перетц В. Н., Из лекций по методологии истории русской литературы, Киев, 1914; Архангельский А. С., Введение в историю русской литературы, т. I, П., 1916; Евлахов А. М., Введение в философию художественного творчества, т. III. Методы научные, нерациональные — филологический, сравнительный, исторический, эстопсихологический, эволюционный, биографический, Ростов н/Д., 1917; Машкин А., Очерки литературной методологии, «Наука на Украине», Харьков, 1922, № 3; Перетц В. Н., Краткий очерк методологии истории русской литературы, П., 1922; Цейтлин А., Проблемы современного литературоведения, «Родной язык в школе», 1925, кн. VIII; Білецький Л., Основи україської літературно-науковоі критики (Сироба літературно-наукової методологи), т. I, Прага, 1925; Voznesensky A., Die Methodologie der russischen Literaturforschung in den Jahren 1910—1925, Ztschr. fur slaw. Philologie. B. IV, 1927; Ефимов Н. И., Социология литературы (очерки по теории историко-литературного процесса и по историко-литературной методологии), Смоленск, 1927. Филологический метод: Boeckh A., Энциклопедия и методология филологических наук, Киев, 1897; Мандес М., О задачах филологии, «Филологическое образование», 1897, том XII; Лансон Г., Метод в истории литературы, с послесловием М. Гершензона, М., 1911 (см. также выше кн. Перетца); Ярхо Б. И., Границы научного литературоведения, «Искусство», 1925, № 2, 1927, кн. I; Прозоров А., Границы ученого формализма (Б. И. Ярхо, Границы научного литературоведения), «На литературном посту», 1927, № 15—16. Культурно-исторические течения в литературоведении: Тэн И., О методе критики и об истории литературы, П., 1896; Пыпин А. Н., История русской литературы, Введение (неск. изд.); Герье В. И., Метод Тэна в литературной и художественной критике, «Вестник Европы», 1889, № 9; Тихонравов Н. С., Задачи истории литературы и методы ее изучения, Сочин. Н. С. Тихонравова, т. I, М., 1898; Веселовский А. Н., О методах и задачах истории литературы как науки, Сочин., т. I, Поэтика, СПБ, 1913; Лало Ш., Введение в эстетику, М., 1915; Истрин В. М., Опыт методологического введения в историю русской литературы XIX в.; Сакулин П. Н., У истоков научной методологии,  «Голос минувшего», 1919, кн. I—IV; Машкин А., Литературная методология позитивизма, «Наука на Украине», Харьков, 1922, № 4, сентябрь; Глаголев Н., К критике историко-культурной школы, «Русский язык в советской школе», 1931, №№ 4 и 5. Эстопсихологический метод: Hennequin, La critique scientifique, P., 1890 (русский перев., П., 1892); Арсеньев К. К., Новый опыт построения научной критики, «Вестник Европы», 1888, № 11. Эволюционная и сравнительно-историческая школы: Кареев Н. И., Что такое история литературы, «Филологические записки», 1883, вып. V—VI; Его же, Литературная эволюция на Западе, Воронеж, 1886; Его же, К теории литературной эволюции, «Филологические записки», 1887, вып. II—IV; Плотников Вл., Основные принципы научной теории литературы, Воронеж, 1888; Brunetiere F., L’evolution des genres dans l’histoire de la litterature, P., 1890; Арсеньев К., Новый опыт французской критики, «Вестник Европы», 1890, № 12; П-а А., Эволюция литературы, «Русская мысль», 1891, № 7; Droz E., La critique litteraire et la science, P., 1893; Bedier, Les Fabliaux, 1893; Аничков Е. В., Научные задачи истории литературы, «Университетские известия», 1896, № 4; Ла-Барт Ф., де, Метод Дарвина в художественно-литературной критике, «Педагогическая мысль», 1905, вып. II; Сиповский В. В., История литературы как наука, П., 1911; Аничков Е., «Историческая поэтика» Веселовского, в сб. «Вопросы теории и психологии творчества», т. I, 1911; Веселовский А. Н., Поэтика, в Собр. сочин., т. I и т. II, вып. I, СПБ, 1913; Сиповский В. В., О методах естествознания в литературе и истории литературы, «Известия Бакинского гос. университета», 1921, № 1; Его же, Лекции по истории русской литературы, вып. I. Введение в курс истории литературы, Баку, 1921; Энгельгардт Б. М., Александр Николаевич Веселовский, П., 1924. Психологистические течения в литературоведении: Потебня, Мысль и язык, Харьков, 1892 (послед. изд., Одесса, 1926); Его же, Из лекций по теории словесности, Харьков, 1894; Его же, Из записок по теории словесности, Харьков, 1905; Вопросы теории и психологии творчества, 8 тт.; Потебня А., Из записок по теории словесности, Харьков, 1905; Шкловский В., Потебня, в сб. «Поэтика», П., 1919; Плотников И. П., Психологическая школа в языкознании и методика русского языка, Курск, 1921; Машкин А., Критические воззрения Потебни; Белецкий А., Потебня и наука истории литературы в России, обе статьи в Бюллетене Ред. комитету для видання Творів О. П. Потебни, Харків, 1922; Горнфельд А. Г., Пути творчества, П., 1922; Мюллер-Фрейенфельс Р., Поэтика, Харьков, 1923; Горнфельд А., Д. Н. Овсянико-Куликовский, в кн. «Боевые отклики на мирные темы», Л., 1924; Райнов Т., А. А. Потебня, П., 1924; Айзеншток І., Потебня и ми, «Життя й революція», 1926, № 12; Лезин Б., Схема марксистского метода изучения художественного творчества, «Родной язык в школе», 1927, кн. I; Его же, О сочетании психологического метода изучения художественного творчества с марксистским, «Родной язык в школе», 1927, кн. VI; Фохт У., О психологистах-сочетателях и о сочетаемости вообще, «Родной язык в школе», 1927, кн. VI. См. также разделы о психологическом методе в кн. В. Н. Перетца и А. М. Евлахова, т. III «Введения в философию...». Интуитивистские течения в методологии литературоведения: Gundolf Fr., Schakespeare und der deutsche Geist, Berlin, 1911; Его же, Goethe, Berlin, 1916; Unger Rud., Philosophische Probleme in der neuen Literaturwissenschaft, M., 1908; Айхенвальд Ю., Силуэты русских писателей, гл. «Теоретические предпосылки», вып. I (неск. изд.); Гершензон М., Видение поэта, М., 1919; Кроче Б., Эстетика как наука о выражении и как общая лингвистика, ч. 1, 1919; Унгер Р., Новейшие течения в немецкой науке о литературе, «Современный Запад», 1924, № 6; Unger Rud., Literaturgeschichte als Problemgeschichte, Berlin, 1924. Психоаналитические течения: Фрейд, Лекции о психоанализе; Ермаков И. Д., Книги о Гоголе и Пушкине в свете учения Фрейда: Фрейдизм и искусство, «Вестник Коммунистической академии», 1925, кн. XII; Фриче В. М., Фрейдизм и искусство, в сб. ст. ст. «Проблемы искусствоведения», М., 1928; Дискуссия по докладу А. В. Луначарского в Коммунистической акад мии о Гельдерлине, «Вестник Коммунистической академии», 1930. Формалисты: Сборники по теории поэтического языка, вып. I, П., 1916, вып. II, П., 1917; «Поэтика», сб. по теории поэтического языка, П.,  1919; Цейтлин А., Марксисты и «формальный метод», «Леф», 1923, № 3; Полемика о формальном методе в журн. «Печать и революция», 1924, кн. V (статьи Боброва, Когана, Полянского, Луначарского, Сакулина, см. также письмо в редакцию А. Горнфельда); Эйхенбаум Б., Вокруг вопроса о «формалистах», «Печать и революция», 1924, кн. V; Бухарин Н., О формальном методе в искусстве, «Красная новь», 1925, апрель; Эйхенбаум Б. М., Теория «формального метода», «Червоний шлях», 1926, № 7—8; Шамрай А., «Формальный» метод у літературі, «Червоний шлях», 1926, № 7—8; Бойко В., Формалізм и марксизм, «Червоний шлях», 1926, № 11—12; Шор Р. О., «Формальный» метод на Западе, «Ars poetica», I, M., 1927; Энгельгардт Б. М., Формальный метод в истории литературы, Л., 1927; Медведев П. Н., Формальный метод в литературоведении, Л., 1928; Жирмунский, Вопросы теории литературы, Л., 1928; Ухмылова Т., Эйхенбаум, сб. «Литература», ред. А. Луначарского, кн. I, Л., 1931. «Социологические» течения: Келтуяла В. А., Курс истории русской литературы, кн. I, СПБ, 1913 (предисловие); Пиксанов Н. К., Новый путь литературной науки. Изучение творческой истории шедевра, «Искусство», 1923, № 1; Якубьский Б., Социологический метод у письменстві, Київ, 1923; Сакулин П. Н., Социологический метод в литературоведении, М., 1925; Лелевич Г., К вопросу о методологических задачах историка литературы (по поводу ст. П. Сакулина), «Печать и революция», 1925, кн. V—VI; Фатов Н. Н., По поводу статьи П. Н. Сакулина об историко-литературной методологии, «Печать и революция», 1925, кн. V—VI; Гроссман-Рощин И., Организованная путаница (В. А. Келтуяла, Историко-материалистическое изучение литературоведения), «На литературном посту», 1926, № 7—8; Келтуяла В. А., Историко-материалистическое изучение литературного произведения, Л., 1926; Гроссман-Рощин И., Каузальный и эволюционный ряды в построении методологии истории литературы, «Печать и революция», 1925, кн. V—VI; Якубський Б., До взаэмин марксівської методи з старыми методами літературознавства, «Життя й революция», 1927, № 1; Полянский В., Историко-материалистический метод проф. Келтуялы, в сб. ст. ст. «Вопросы современной критики», М. — Л., 1927; Его же, Социологический метод проф. Сакулина, в сб. его ст. ст. «Вопросы современной критики», М. — Л., 1927; Добрынин М. К., Против механистов и эклектиков, М., 1931. К историографии немецкого буржуазного литературоведения (помимо вышеуказанного): Paul H., Grundriss der germanischen Philologie, 1899; Wetz W., Uber Literaturgeschichte, Eine Kritik von den Brink’s Rede, Worms, 1891; Elster Ernst, Die Aufgaben der Literaturgeschichte, Halle, 1894; Walzel O., Wechselseitige Erhellung der Kunste, Berlin, 1917; Merker P., Neue Aufgaben der deutschen Literaturgeschichte, Berlin, 1921; Schuking L., Die Soziologie der literaturischen Geschmacksbildung, M., 1923; Vietor K., Vom Stil und Geist des deutschen Barockdichtung, «Germ. Rom. Monatsschrift», 1926, № 5—6; Жирмунский В., Новейшие течения историко-литературной мысли в Германии, сб. «Поэтика», Л., 1927, II; Шиллер Ф. П., Современное литературоведение в Германии (обзор литературы за последние 2 десятилетия), «Литература и марксизм», 1928, кн. I; Handbuch der Literaturwissenschaft, под ред. О. Вальцеля; Philosophie der Literaturwissenschaft, Сб. под ред. Эрматтингера, Lpz., 1930 (оценку этого сборника см. в ст. Ф. П. Шиллера, Пролетарская литература, 1931, № 5—6); Reallexikon der deutschen Literaturgeschichte, hrsg. V. P. Merker und W. Stammler, 3 B-de, Berlin, 1925—1929. См. также библиографию к ст. «Вальцель», «Гундольф», «Дибелиус», «Дильтей», «Меркер», «Фосслер» и др. Более подробную библиографию см. в ст.ст. о соответствующих методологах. III. Балухатый С., Теория литературы, Аннотированная библиография, «Прибой», Ленинград, 1929, I. А. Цейтлин